Мировоззрение русского народа. Опыт деконструкции традиционной российско-имперской религиозно-политической мифологии.
Часть вторая.
XVII-XVIII века оказались для русских переломными. До этого Иван Великий и Иван Грозный, проводя реформы, приглашали специалистов с Запада исключительно в военных целях. При царе Алексее Михайловиче и его сыне Петре Великом заимствуемые с Запада военные технологии не могли не прийти в Россию без нового мышления, развития науки, философии и без изменений в социуме. На дворе стояла Эпоха Просвещения – “Век Разума”. Эпоха ниспровержения мифов о божественной природе монаршей власти, эпоха общественного договора, эпоха внедрения законности и признания прав человека.
И Россия, сама того не желая, подхватила этот европейский «вирус», до наших дней считающийся в Новой Московии не только зловредным, но и убийственным для русского сознания. В косную Московию, где не было не только общественной жизни, но и самого общества (ни того, ни другого нет до сих пор) в XVIII веке приходит даже понятие политических партий, которые появились в нормальных западных странах в виде консерваторов и либералов, причём и те, и другие выводили себя от отца классического либерализма Джона Локка. Разумеется, московская традиция дозволить партии не могла. Это было настолько важно даже для Российской империи, что партии не существовали в ней вплоть до 1905 года.
Следует добавить, что Пётр I в целях укрепления своей власти активно продолжил имперскую фальсификацию истории России. Как напоминает историк Я. Дашкевич, «Пётр I в 1701 г. издал указ об изъятии у покоренных народов всех письменных национальных памятников: летописей, хронографов, хроник, древних исторических записей, церковных документов, архивов и т.д. Особенно это касалось Украины-Руси» (7). Этот процесс продолжила Екатерина II. Задача, которая была поставлена ??перед основанной ею в 1783 году и возглавляемой графом А. Шуваловым «Комиссией для составления записок о древней истории преимущественно России», «заключалась в том, чтобы за счёт переработок летописей, написания новых летописных сводов и других фальсификаций обосновать «законность» присвоения Московией исторического наследия Киевской Руси и создание исторической мифологии государства Российского» (8).
В трудах ведущих русских историков XIX века история многонациональной Российской империи неожиданно превращалась в русскую историю.
Однако никакая фальсификация истории не смогла способствовать главному – формированию буржуазной русской нации.
Формирование западноевропейских наций происходило до того, как они начали строить свои империи. За это время некоторые близкие по культуре или языку народы смогли войти в состав французской (провансальцы и бретонцы), английской (шотландцы и валлийцы) или испанской (каталонцы и галисийцы) наций, сохраняя свою самобытность и национальную гордость.
Московиты это сделать не успели. Они не сделали «своими» ни татар, ни мордву с одной стороны, и ни белорусов, ни украинцев с другой, а новгородцев и псковичей уничтожили. Присоединив мусульманские территории на востоке и толком не успев их интегрировать в свою культуру,
Москва бросилась захватывать территории на западе, которые, хотя и уступали по развитию англичанам, голландцам и итальянцам, намного превосходили по развитию самих московитов.
Вот почему среди первых строителей империи русских было меньше, чем немцев и украинцев, чей удельный вес оставался очень высоким на протяжении всей русской культуры имперского периода. И вот в таком-то положении «империи без нации» и «нации без империи» русские решились на участие в разделе Польши, чем обрекли себя и свою новосозданную империю на скорую и неминуемую гибель.
Петербургский период истории России, начавшийся в XVIII веке, был блистательным и многообещающим. Однако он не сумел сформировать русскую буржуазную нацию и, что взаимосвязано, не успел покончить с ядовитым глистом средневекового московского сознания в гуще русской крестьянской массы. А потому в конце концов кончился, оставив свой неизгладимый след, с которым московские власти борются вплоть до наших дней.
Содинение западноевропейских и московских начал привели к ускорившейся динамике развития нового общества. Быстрота и плодотворность развития санкт-петербургской России в сравнении с затхлой и застойной атмосферой старой Московии поражают. Ценнейшим плодом европейской прививки к московскому стволу стала великая русская литература, в значительной степени созданная украинцами (Туптало, Прокопович, Нарежный, Сомов, Гоголь, Кукольник, Данилевский, Степняк-Кравчинский, Чехов, Потапенко, Короленко, Бурлюк, Волошин, Ахматова, Макаренко, Зощенко) и немцами (Хемницер, Фонвизин, Вельтман, Каролина Яниш, Дельвиг, Кюхельбекер, Греч, Герцен, Фет, Эртель, Блок, Гиппиус, Пильняк, Вагинов). Даже известный вот уже почти два века в мире русский «бренд», песня «Очи чёрные», была написана украинским поэтом Гребiнкой. Но много писателей вышло и из русской аристократии.
Европейская прививка давала России, учитывая её размеры, блистательные возможности превратиться в одну из самых процветающих стран земли. Но это было невозможно сделать без строительства общества и реальной материальной цивилизации, основанной на свободе, благополучии и охране прав граждан, без радикальных реформ, в результате которых открывалась перспектива быстрого и динамичного развития нового русского общества, независимого от верховной власти и работающего параллельно с ней – такого общества, которое, скажем, в Украине к этому времени уже давным-давно сложилось под польско-литовской короной.
Для этого в первую очередь правительству следовало отказаться от мировоззрения военной империи и освободить от рабства собственный народ.
Больная московщиной Санкт-Петербургская империя понимала это, но так никогда и не решилась пойти на кардинальные реформы и строила русский европеизм очень медленно и исключительно сверху, так как не доверяла массе русского народа, видимо, не без причины. Именно это дало возможность Пушкину написать, что «правительство всё ещё единственный европеец в России» (9), и добавить в другом месте, что «правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою» (10).
Петровские реформы никогда не были доведены до конца, как и последующие реформы Александра II, освободившего крепостных, но не давшего им земли. Вообще в России никакие европейские реформы – от Петра I и до наших дней - никогда не доводились до конца и всегда захлёбывались по инициативе начальства и чиновников, боявшихся утратить привилегированное положение.
Этим самым империя уже в XVIII веке обрекла себя на неминуемую в будущем гибель. Крестьяне были освобождены непоправимо поздно и без земли. Русский народ получил представление о частной собственности только в 1911 году благодаря реформам Столыпина. Столыпин хотел с их помощью создать, как он надеялся, великую Россию. Но поскольку царизм опоздал в своих реформах примерно на сто лет, прямым результатом столыпинских реформ стали великие потрясения, гибель империи и её возвращение к московской матрице. То есть к деспотии, рабству и перманентой внешней агрессии против всего мира.
Эти черты русской ментальности преодолеть не удалось до сих пор.
Неизменная черта русского характера даже в наши дни - уважение к силе и презрение к слабости - обусловлены традицией военной империи и политическим бесправием населения.
Для русского человека нет наркотика сильнее, чем убеждённость в том, что, несмотря на его бесправное положение, весь мир завидует ему и чувствует свою слабость перед лицом грозного Третьего Рима. Можно предположить, что, если бы воеводы не были бы в своё время превращены в обычных помещиков, не обязанных более служить государственной военной машине, русские крепостные не испытывали бы к ним такой ненависти и презрения как к своим угнетателям, но продолжали бы полуосознанно считать и их, и себя важными винтиками государственного Левиафана.
«Русский народ, - отмечал ещё М. Лермонтов, - скорее перенесёт жестокость и надменность своего повелителя, чем слабость его; он согласен служить – но хочет гордиться рабством, хочет поднимать голову, чтобы смотреть на своего господина, и простит в нём скорее излишество пороков, чем недостаток добродетелей” (11).
Впервые ощутив себя частью Европы, Россия, подражая европейским морским державам, обрела новое оправдание для приобретений колоний и зависимых территорий. Она превратилась в обычную колониальную империю европейского типа, но с элементами московского духа. Россия присоединяла к себе все попадающиеся ей под руку «плохо лежащие» земли, но лишь те земли, которые лежали рядом и по тем или иным причинам оказывались слабыми или бесхозными. Всё это всегда сопровождалось кровавыми завоеваниями. Для покорения марийцев потребовались три Черемисских войны (1552-1585) и геноцид марийского народа. Несметное количество крови пролилось с обеих сторон даже во время покорения слабой Хакассии, бесхозной Чукотки и дикой Аляски.
О Кавказе и Средней Азии не приходится и говорить. «Истреблю вас всех с лица земли, - писал кавказцам генерал-колонизатор П.Д. Цицианов, - пойду с пламенем и сожгу все, чего не займу войсками; землю вашей области покрою кровью вашей и она покраснеет, но вы, как зайцы, уйдете в ущелья, и там вас достану, и буде не от меча, то от стужи околеете» (12).
Генерал не ушёл от возмездия – в 1806 году он был обезглавлен приближёнными бакинского хана.
«Какое имеют право эти дикари жить на такой прекрасной земле? – вопрошал в 1844 году другой покоритель Кавказа генерал Н.П. Слепцов. - Перстом Господа миров наш Августейший Император повелел нам уничтожить их аулы, всех мужчин, способных носить оружие уничтожить, сжечь посевы, беременным женщинам вырезать животы, чтобы они не рожали бандитов» (13).
Во время жестокого завоевания Чечни в 1851 году Слепцов, наконец, получил своё, а именно - пулю в грудь, от которой этот изувер через полчаса скончался.
Самосознание русского есть самосознание завоевателя. Образ такого завоевателя переносился через идеологему Третьего Рима на каждого русского православного как имеющего обязанность вести священную войну против западного мира, который “погряз в отсупничестве от истины” – апостасии. По понятиям современного московского сознания это означает, что Россию, её завоевания и её богоизбранность должны поддерживать даже русские эмигранты по всему миру, если они православные. Поэтому русское сознание вообще не признаёт за своих ни русских католиков, ни русских протестантов.
Основные парадигмы русского сознания, сложившиеся в эпоху Московской Руси, были идеологически закреплены в санкт-петербурский период славянофилами. Это философское течение общественной мысли 1840-х годов возникло в рамках русского романтизма и противопоставило себя идее развития России по западному типу. Славянофилы стали первыми осознанными противниками Запада, они провозгласили «особость» русского пути и использовали Православие как альтернативу ереси и атеизму, в которых якобы пребывает западный мир. Они же развили идею «православной массы», добавив к ней понятие соборности - примата православного коллектива над индивидом. Разделение между славянофилами и западниками, отразившее расщепление русской души между Западом и Востоком, – одно из многих отличий между русскими с одной стороны и украинцами с беларусами с другой. Позже Достоевский дополнил идеологию славянофилов, напыщенно объявив русский народ «народом-богоносцем», поскольку только русское Православие способно спасти мир от опасной идеологии гуманизма и прогресса. Католический и протестантский мир Достоевский объявил миром грядущего антихриста.
Выше писалось, что главными причинами падения Санкт-Петербургской империи были неудача в строительстве русской нации, томящейся в крепостном рабстве, и раздел Польши. В течение всего XIX века поляки, уже будучи к этому времени одним из самых гордых народов Европы, оставались крупнейшей на континенте нацией, лишённой своей страны и ведущей беспощадную и неустанную борьбу за свободу. Россия включила Польшу в свой состав, не решив ни одного из своих внутренних вопросов и посадив на свою шею миллионы украинцев, поляков, евреев, беларусов и литовцев, которые и по отдельности, и вместе далеко опережали московитов в своём культурном развитии. Не успев придти в себя после очередного Польского восстания, Российская империя услышала от австро-германских кругов о национализме и панславизме и немедленно попалась в очередной политический капкан, привычно возмечтав стать лидером всех славян. Это казалось резонным, поскольку Россия была единственным полностью независимым славянским государством. Таким образом, в России продолжали развиваться старые и создаваться новые мифы, превращающие многонациональную Российскую империю, построенную немцами, украинцами и татарами, в якобы чисто русское образование, достойное занять место мирового лидера славян.
Беда была в том, что при всём при том русские были самым отсталым славянским народом, вообще не сформировались в нацию и никоим образом не могли претендовать на роль лидера. К проблеме добавилось то, что русские решили: единственной формой существования единого славянского государства может быть только русское государство. Это обеспечило им неприязнь не только польской и украинской массы, но и Болгарии, ставшей врагом России на 100 лет вперёд (Болгария воевала против России и в Первую, и во Вторую мировые войны).
Альтернативой русскому революционному движению было движение дворянско-буржуазного либерализма, которое стремилось к конституционализму, свободе печати, совести и собраний, к созданию культурно-просветительских обществ, профсоюзов и, в конечном счёте, к отмене цензуры и допущению существования легальных политических партий. Это и есть то, что называется гражданским обществом. К сожалению, обжегшись на революционном радикализме, приведшем к убийству реформатора Александра II, царизм оказался непростительно медлительным и в уступках либеральному движению. Вместо углубления необратимых реформ, которые столь же необратимо парализовали бы революционный радикализм, Александр III перешёл к политике откровенной реакции. Именно в его царствование в России вперые поднял голову не только русский национализм, но и откровенный шовинизм, поддерживаемый и при Николае II. Именно эти тенденции верхов сдерживали реформы. Опыт русского парламента в 1906-17 годах показал, что Россия была вполне способна на мирную эволюцию к либеральному конституционализму. Однако непоследовательность реформ сверху, которые тормозились шовинистически настроенными ультрамонархистами, привела к тому, что устаревшая и изжившая себя российская государственная машина оказалась неспособной выдержать нагрузку мировой войны. «Если бы эта война не разразилась над Россией, т.е. если бы международный фактор не вмешался в ее развитие и ей был бы дан более или менее продолжительный срок для мирного строительства своей жизни, - писал историк Д. Кончаловский, - она выбралась бы на общеевропейскую дорогу, с правовым строем, мощной промышленностью, образованным средним классом и массой крепких крестьян-собственников. Но в том еще неустойчивом состоянии, в каком находилась Россия после революции 1905 года, война представляла для нее страшный риск» (14). Могильщиками Российской империи стали не революционеры, а реакционеры, то есть националисты и шовинисты.
5.
Теперь мы можем ответить на вопрос, почему большевицкий переворот, который, казалось бы, должен был вызвать глубокий сдвиг в сознании народной массы, никак не повлиял на мировоззрение русского народа и оставил его всё в том же средневековом состоянии.
Начнём с напоминания о том, что большевики не свергали царя – это очередной из широко распространённых во всём мире мифов. Большевики свергли первое и единственное демократическое правительство в русской истории. Три ключевых события русской истории ХХ века – падение монархии, падение демократии и победа большевиков - суть яркие свидетельства того, что русский народ не успел сформироваться в нацию.
Если бы царские власти не растрачивали попусту средства на принудительную русификацию поляков, украинцев и народов Прибалтики, а занялись русификацией собственного многомиллионного крестьянства, научив его читать, писать и работать на принадлежащей им земле, они бы по крайней мере имели опору в народе.
Вместо этого русские народные массы все 200 лет продолжали пребывать в полном отчуждении от русского образованного класса, от русских чиновников и горожан. Получив в руки оружие, эта масса, осознав бессмысленность мировой войны и слабость царской администрации, стала лёгкой добычей лево-радикальной пропаганды. Пришедшие к власти большевики были ещё меньше заинтересованы в строительстве русской нации; они были интернационалистами и планировали использовать Россию как плацдарм для мировой революции. Ленин был более чем откровенен, когда сказал, что «Дело не в России, на неё мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции!» (15)
Советская империя зла СССР была прямым продолжением колониальной Российской империи минус европеизм. Новую власть тоже не интересовали никакие национальные проблемы. Используя русскую массу в качестве пушечного мяса мировой революции, большевики загнали русский народ в привычные для него старомосковские архетипы, из которых он так ни разу и не вышел за весь санкт-петербургский период.
Заимствуя на Западе марксизм, большевики исказили его соответственно своим нуждам и, отказавшись от религии, создали собственную квазирелигиозную идеологию. Они обожествили науку и объявили себя авангардом человечества, строящим самую передовую и научную социально-политическую систему. Считая себя революционерами, большевики не решились отказаться от ценностей Эпохи Просвещения (от них не решился отказаться на словах даже Сталин), но на практике они в первую очередь сделали именно это, сохранив лишь равенство граждан перед подавляющей государственной машиной и равноправие граждан делать социальную карьеру в рамках этой подавляющей государственной машины. Сохранив братство лишь в виде братства между представителями трудящихся масс. В остальном большевиками было использованы основные парадигмы сознания Московской Руси.
Ленинский большевизм, разрушивший европеизированную санкт-петербургскую империю, которая почти вступала в период реального правления законов и принципов свободного рынка, был чистой воды реакцией добуржуазного общества на парламентаризм, демократию и капитализм. Эта реакция получила своё теоретическое обоснование в искажённой форме марксизма – так называемом марксизме-ленинизме. «Большевистский переворот и большевистское владычество есть социальная и политическая реакция эгалитарных низов против многовековой социально-экономической европеизации России», - писал в эмиграции один из ведущих конституционных демократов добольшевистской России Пётр Струве (16) (П. Струве. Русские о большевизме. «Изд-во РХГИ»: СПб. 1999, с. 30).Разрушив непривычную и пугающую его систему, эволюционирующую в соответствии с теориями Адама Смита, Юма, Локка, Монтескье и Руссо, русский народ спокойно вернулся к крепостному состоянию. Выпустив пар в грабеже и убийствах Гражданской войны, он в своей массе не поддержал ни белые армии, ни зелёные движения активных и работящих крестьян, ни армию генерала Власова, пытавшегося в 1940-е годы положить конец сталинской московщине. Русского человека вполне устроила вначале ленинская, а затем и сталинская идеология, при которой русский народ объявлялся вместо народа-богоносца авангардом человечества, избранным историей, и обретал равенство всех советских людей в превосходстве над загнивающим буржуазным миром Запада и участие в новой священной борьбе за неуклонное расширение своей страны и создание мирового социалистического лагеря.
Советская идеология как бы осуществила «наложения образов», заменив сакральную православную идею на идею самого передового в мире государства. Пяти парадигмам старого московского сознания стали соответствовать категории советского сознания:
1) принадлежность к православной массе превратилась в принадлежность к трудящимся массам и отдельному правоверному коллективу;
2) воин Третьего Рима превратился в воина Третьего Интернационала;
3) превосходство русских православных над неправославным и нерусским миром превратилось в превосходство советских людей над загнивающим капиталистическим миром Запада;
4) священная война против всего мира превратилась в необходимость неуклонного расширения мирового социалистического лагеря, существующего во враждебном окружении;
5) отказ от ответственности превратился в тезис о неизбывной вине во всех бедах страны капиталистического окружения вне страны и о пережитках капитализма внутри неё.
Если абстрагироваться от идеологической окрашенности этих категорий, мы получим:
масса, армия, собственное превосходство, агрессия против внешнего мира и избегание личной ответственности.
Эти парадигмы прочно заложены в сознание московского и русского человека даже сегодня, и являются его основным содержанием. В соответствии с такой картиной мира, а также с искажённым понятием «православной соборности», т.е. тотального примата коллектива над личностью, первичной является масса, а индивид полностью в ней растворяется и не стоит ни государственной заботы, ни внимания. По этой причине сегодня в России закрываются школы и больницы – военному государству они в таком количестве не нужны. А кому нужны – пусть уезжают лечиться и учиться в других местах.
Менее чем за 20 лет после свержения феодальной монархии большевизм переродился в национал-большевизм, из которого вылупился полуфеодальный сталинский тоталитаризм, мало чем отличавшийся от чистого фашизма. Вся большевицкая лево-радикальная система оказалась в итоге право-радикальной: антиконституционной, антикапиталистической и антипарламентарной.
У санкт-петербургской империи нельзя отнять важнейшее из достижений русской истории: она постепенно сформировала русского европейца, составившего в сравнении с русской массой меньшинство, которое должно было действовать в обществе на манер дрожжевой закваски. Но общества в России не было, его место было занято косной и консервативной массой. Поэтому «закваска» действовала невероятно медленно, при том что верховная власть почти ни в чём ей не помогала. Поэтому гибель санкт-петербургской системы оказалась неизбежной. Воспитывая подданных как русских европейцев, империя была обязана и проводить решительные реформы в том же духе. Что она делала непростительно медленно. И рухнула, потому что уровень свободы в последние 20 лет царизма был много выше уровня свободы при сменивших его советах, что и позволяло всероссийскому освободительному движению развернуться.
Неуступчивость власти и медлительные реформы не поспевали за революционной активностью. Вместо того, чтобы возглавить процесс решительных реформ, как в викторианской Англии, консервативная монархия топталась на месте, причём продолжала это делать даже в момент наибольших испытаний – во время революции, разразившейся в самый разгар Первой мировой войны. «В распоряжении верховной власти было тогда всё в России: правительственный аппарат, войско, финансы, дипломатия, многовековые государственные традиции — и тем не менее они сделали всё, чтобы могли восторжествовать большевики, - писал в эмиграции известный русский революционер Владимир Бурцев. - К торжеству большевиков в 1917 году они привели Россию своей близорукостью, своей политической тупостью, своим безмерным упрямством, своим классовым эгоизмом, всей своей негосударственностью. В самый критический момент русской истории, какой тогда переживала Россия, они с каким-то легкомыслием вели страну к гибели. Их вовремя предостерегали, но эти самодовольные слепцы ничего не хотели видеть и ни о чем не хотели слышать» (17).
Кремль и Лубянка усвоили это урок. И больше никогда не позволят ни русскому обществу, ни русскому освободительному движению не только развернуться, но даже и сформироваться. Вся борьба русского тоталитаризма ХХ и XXI веков от Ленина и до Путина есть борьба за ликвидацию русского европеизма. Именно поэтому населению Российской империи, оказавшемуся под властью большевизма, приходилось переживать в 1920-40-е годы период невероятного террора, в процессе которого русские европейцы всех сословий и классов изгонялись или ликвидировались, а их остатки брались под строжайший контроль и получали право делать карьеру исключительно внутри тоталитарной системы. Остальная масса не забыла этот страшный тридцатилетний период массовых убийств. Она извлекла из него единственный возможный урок – всегда оставаться покорной и пассивной, всегда следовать императиву государственной пропаганды. Что также способствует невозможности организации никакой оппозиции и тем более никакого освободительного движения.
(Продолжение следует)
ПРИМЕЧАНИЯ:
(7) Я. Дашкевич, http://uainfo.org/blognews/398664-kak-moskoviya-ukrala-istoriyu-kievskoy-rusi-ukrainy-doklad-doktora-istoricheskih-nauk.html.
(8) Я. Дашкевич, idem.
(9) А. Пушкин. Письмо П. Чаадаеву от 19 октября 1836
(10) К. Душенко. Цитаты из русской литературы. «Эксмо»: М., 2005, с. 417.
(11) М. Лермонтов, Собрание сочинений в 4х тт., т. 4, «Худлит», М., 1984, с. 155.
(12) П. Д. Цицианов, «Покоренный Кавказ», 1804 год. https://ru.wikiquote.org/wiki/% D0%9A%D0%B0%D0%B2%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B0
(13) Н. П. Слепцов, idem.
(14) Д. Кончаловский, Пути России. «YMVA-Press»: Paris, 1969, с. 103.
(15) Г. Соломон. Среди красных вождей. «Современник»: М., 1995, с. 9.
(16) П. Струве, Русские о большевизме. «Изд-во РХГИ»: Спб., 1999, с. 30.
(17) В. Бурцев. Юбилей предателей и убийц. Paris, 1927, с. 7.
Первая часть mysliwiec.livejournal.com/2535719.html
Этот пост размещен также на http://mysliwiec.dreamwidth.org/