А революционное развитие жизни коммунистическая партия понимала в конечной русификации всего советского народа, которая должна была бы происходить под её руководством, но как-бы автоматически, по мере продвижения этого самого народа к коммунизму.
Originally posted by
morreth at Максим Перепелица как "разрешенный украинец"pontick за то, что сподвигла пересмотреть фильм и задуматься над вопросом, что же в детстве мешало мне воспринимать Максима Перепелицу как украинца.Вводная: Иван Стаднюк, автор сценария - аутентичный украинец. Но на тот момент он еще не стал корифеем кинематографа, "Максим Перепелица" - его первый опыт, и он полностью находился под влиянием Граника и Садовского. Стаднюк свозил Садовского в родное село, чтобы тот набрался там потребного колорита, но это не очень помогло. Художник фильма родился и вырос в Саратовской губернии, это чувствуется.
1. Праздничный день в "украинском" селе. Хлопцы изображают что-то вроде гопака и носят картузы с прикрепленными цветками - но это ладно, это интернециональное. Но НИ ОДНОЙ ВЫШИВАНКИ??? Ни на парнях, ни на девушках? НИ ОДНОЙ???
2. У всех женщин в годах платки повязаны по-русски. У ВСЕХ. Ни одного платка, завязанного как очипок.
Просто для справки: вот украинские крестьянки на маслоотжиме:
А вот как выглядят принарядившиеся колхозницы:
Платок, завязанный по-русски, только на одной, и, ЕМНИП, в украинском селе такой способ повязывать платок - примета вдовства.
3. С настоящим украинским акцентом говорит только Быков и девушка, сделавшая замечание про грамотных курей. Некоторые честно пытаются его изображать, усиленно гэкая, респект хотя бы и за это. Интонирование - не, не слышали.
4. На герое Вицина - КОСОВОРОТКА. Фэйспалм переходит в хэддеск.
5. На всю украинскую деревню - один брыль. Ну, хоть за один спасибо.
6. Украинская бабушка разъясняет украинскому хлопцу про гарбузы. Очаровательно. Нет, я понимаю, что кино рассчитано на москалив, и трюк Максима с гарбузами нуждается в объяснении. Но неужели нельзя было залегендировать объяснение получше?
7. Рафинированная питерская речь председателя колхоза ("арьмия") - мегазачет!
8. Аж на 14 минуте обнаружилась девушка, точней, судя по платку, молодка в вышиванке, правильно повязанном платке и даже в бусах. Роль без слов, две секунды в кадре. Никак настоящую украинку занесло на съемочную площадку?
9. Девушки тоже носят платки по-русски, но это бы ладно. Они ходят покрытками - то есть, из-под платка выпущены косы. Знак того, что девушка уже утратила невинность, но не вышла замуж. Опаньки. Вообще-то в Украине девушки голову не покрывали, разве что для работы в жаркий день подвязывали косы платком. Да и замужние женщины расставались с этим обычаем все больше к 50-м годам. Я понимаю, что режиссер таким образом педалирует патриархальность украинской глубинки - но в патриархальной глубинке девушка не будет носить одновременно косы и платок!
10. На Быкова можно смотреть бесконечно, но к концу фильма он почти утрачивает украинский акцент, а его исправление показано в фильме как утрата самобытности: в форме все кошки серы.
Резюме: я не могу опознать Максима как украинца, главным обоазом потому что его окружение совершенно не распознается как украинское.
* * *
Originally posted by
morreth at Разрешенное украинство-2: Зловещая долина
У меня есть старая задумка – написать роман или повесть, в общем, штуку крупней рассказа, где часть героев говорила бы по-русски, а часть по-украински. Потому что адекватно передать языковую реальность живущего в Украине билингвы иначе нельзя. Затормозить с выполнением этой задумки заставили украинские эпизоды «Луны», где довольно длинными периодами шла украинская речь, которую русские читатели не понимали и просили перевести, хотя, казалось бы, близость языков достаточна для понимания – понимала же я в детстве процентов 80 польского текста, не изучая язык.
Словом, я осознала, что такая штука сразу окажется в языковом гетто и не торопилась с выполнением замысла. Но, поскольку переход в языковое гетто все равно неизбежен, думаю, что все-таки возьмусь.
Это была преамбула к вопросу об исчезновении украинцев из пространства советских СМИ. Выбраться из языкового гетто в советские времена можно было двумя способами: либо ты пишешь по-русски сам, либо ты создаешь нечто настолько значительное, что тебя переводят. При этом значительность твоего креатива определяешь не ты сам и не, скажем, рыночный спрос на твои книги, а опять же какие-то перцы в каких-то худсоветах.
При таких раскладах понятно, что тот же Дольд-Михайлик переводился весь, а Тютюнник (младший) – уже с оглядкой.
(Ну и не следует забывать о том, что книга тем больше теряет в переводе, чем ее стиль самобытней и неповторимей. Гончара переводить переводили, но в переводах он таки теряет, хотя русские переводы все были авторизованными).
Существование же в языковом гетто было штукой достаточно мучительной, и даже не потому, что аудитория узковата по сравнению с советской. Поговорка «когда в Москве стригут ногти, в Киеве режут пальцы» не на пустом месте возникла: органы не забывали ни о том, что почти все первое поколение украинских поэтов и прозаиков засветилось в петлюровском движении, а почти все второе было расстреляно. На третье поколение тоже смотрели косо: теперь над каждым, пишущим по-украински, висела угроза обвинения в бандеровщине. Украинским творцам четвертого поколения приходилось платить коммунистической ортодоксии двойную дань, причем не только содержанием, но и формой. Трагизм ситуации заключался в том, что эти люди, наши «шестидесятники», как и русские, впрочем, были вполне лояльны к Советской власти и искренни в этом. Но от них раз за разом требовали самокастрации во имя этой лояльности, лояльный украинец должен был постоянно доказывать, что он не националист, и я снова напомню историю с «Модрым камнем» Гончара: мало было идейной выверенности, отказаться следовало даже от экспериментов с формой. Стус, Костенко, Симоненко – они были вполне себе благонадежны в плане содержания, но за форму неуклонно выгребали. Гетто потому и гетто, а не курорт.
[Выгребали, конечно и русские, но украинцы выгребали интенсивнее:]Нет, выгребали и русские – тот же Бродский, он ведь тоже не был антисоветчиком, он получил за свое новаторство в области формы, он был неприемлем уже на каком-то утробном уровне, «чуйка» его не воспринимала. Но украинцы выгребали интенсивнее; чтобы выгрести, не нужно было дорастать до уровня Бродского или писать какую-то там особенную крамолу. Прилетело даже со всех сторон заслуженному и обмедаленному Гончару за «Собор», но что в этом «Соборе» было антисоветского? Мускулистые пролетарии радостно ходили на завод и помогали индусам строить такой же в Индии, юный поэт-романтик влюблялся в колхозную девушку, критика находилась в рамках предписанного соцреализмом обличения «отдельных недостатков» - да, отдельный такой паршивец Володька Лобода сдал батю в дом престарелых и злоумышляет против казацкого Собора, но он же отдельный такой паршивец, бюрократ и карьерист вообще законная мишень для критических стрел. Что не так-то?
Да все не так! Сам взгляд на события, сама перспектива не такая! Вот этот вот гоголевский прищур, сквозь который видна советская действительность – он не такой. И вовсе не в том дело, что Ватченко узнал в Володьке Лободе себя – в конце концов, Союз был большой, и если днепропетровскому удельному князьку не понравился персонаж, то человек масштаба Гончара мог издаться где угодно. Но «Собор» был забанен во всем Совке, почему?
Гончар с точки зрения конъюнктуры совершил страшную ошибку: он не отбоярился исторической дистанцией, он свою мифопоэтику сунул прямо в актуальную действительность ридной Днипропетровщины. Чтобы понять, насколько чумовой эффект это произвело и почему, проведем нехитрый ментальный эксперимент: перенесем действие в Россию. Куда-нибудь на Урал, где тоже металлургия и свой собственный мощный мифоисторический пласт.
Стоит, значиццо, в рабочем пригороде уральского промышленного гиганта церковь необыкновенной етической красоты. И примечательна она тем, что не заезжий итальянец е построил на деньги демидовых или турчаниновых каких-нито, а неизвестный народный архитектор еще в те вольные времена, когда ходили по Уралу казаки. Казачий гений воздвиг этот собор в предгорьях, помнят его стены еще Емельяна Пугачева. Даже кровавые атаманы Гражданской не смели поднять руку на этот собор. Но в годы соввласти он постепенно пришел в упадок и сейчас представляет собой пустой остов с облупившимися до полной невидимости росписями по стенам. То спортзал в нем был, то склад, а теперь стоит он в лесах, якобы готовится к реставрации, а на самом деле местный комсомольский функционер Володька Лебеда потихоньку ждет, когда этот собор сгниет и перестанет мозолить ему глаза.
(Я не знаю, как у вас, но в этом месте мое воображение начинает пробуксовывать и надрывно подвывать).
У этого собора часто задерживается рабочий паренек Коля; он хоть студент и поэт, но от пролетарских корней не отрывается и озабочен экологией, даже сотворил проект очистных сооружений. Кроме собора, его интересует сирота Елька, недавно приехавшая в городок и живущая у своего дяди Егора на птичьих правах (паспорта у нее нет, она из колхоза). Но Елька, хоть Коля ей и интересен, очень пуганая: во-первых, у нее нет документов, во-вторых, именно в этом соборе ее обольстил бригадир, когда тут еще был склад комбикорма и они приезжали на грузовике. Елька чувствует себя несчастной и оскверненной. Кроме того, за ней приударяет Лебеда, и Елька не знает, что хуже – отказать начальству или дать ему. В конечном счете ей удается устроиться официанткой в тот самый дом престарелых, куда Володька Лебеда сплавил своего отца, героя войны и ударника труда. И Володька, и Коля теряют ее из виду.
Володька потихоньку срывает с собора табличку «памятник архитектуры, охраняется государством», и из-за этого в рабочем поселке поднимается… ну, не беспорядок, это громко сказано, а так – шум. Работягам, поди ж ты, не безразлична судьба уникального памятника казачьей архитектуры.
Володьке удается отмахаться временно от возмущенных работяг, он едет проведать отца в дом престарелых, но заводской патриарх прилюдно посылает его нах. Володька ищет утешения у Ельки, а ту как раз прижала милиция за отсутствие паспорта и прописки, и Володька вырисовывается в качестве единственного спасительного варианта. Дядя Егор уже готовит помолвку и выставляет на стол самогон, но тут из командировки возвращается Коля. Он выдергивает девушку прямо из-за стола, ведет гулять и неосторожно говорит, что его посылают на картошку в родное Елькино село. В ужасе, что Коля узнает про ее позор, Елька бежит. Коля в колхозе, само собой, узнает о ее «падении», но проявляет похвальную широту мысли, и, вернувшись, находит Ельку и признается ей в любви в тени того самого собора. Но тут случается дизастер: четверо бухих горожан приезжают к Собору на поиски приключений и пытаются замутить там танцульки. Коля выходит навстречу им и пытается объяснить, что нехорошо так поступать, но получает удар ножом. Негодяев хватают, Колю отправляют в больницу, весь рабочий поселок ждет его возвращения, а наипаче Елька. Финита.
Ну что, ваше подавление недоверия еще не работает на всех оборотах? Мое работает. А меж тем, в украинских декорациях вся эта история гиперболизирована – но веристична. Собор такой существует в Новомосковске. Портретам металлургов добавлено сусального золота, но каждый в отдельности правдоподобен. Такие парни, как Мыкола Баглай были для Гончара повседневной реальностью – когда он был главой правления СП Украины, такие к нему табунами ходили. Что уж говорить про Володьку Лободу, если Ватченко себя узнал… Но, собранные вместе, эти реалии невообразимы на российской почве. Они настолько четко говорят, аж кричат «Украина не Россия» (рабочий поселок, взволновавшийся из-за того, что с собора сняли охранную табличку, привет Майдану), что игнорировать этот крик никак невозможно.
Вот этим «Собор» и не угодил. Украина, даже советская, не Россия, и хоть ты тресни.
И вот тут мы возвращаемся к Гоголю и к отсутствию в советской, а точнее, русскоязычной украинской советской литературе, вот этого вот остраненного украинского взгляда на советскую/российскую действительность, которым Гоголь отличался. В отличие от царской России, которая, похоже, не въехала в саму причину чужеродности этого взгляда, в СССР эту чужеродность прекрасно улавливали, если не разумом, то все той же «чуйкой», и наглухо отвергали.
Выше я уже писала, что эта чужеродность легко прощалась другим представителям союзных республик. «Созвездие козлотура» не стало поводом к панике и травле. В чем же дело, отчего такая хрень выходила с украинцами и беларусами? Где нам пороблено?
На мой взгляд, тут срабатывает феномен «зловещей долины». Если кто не в курсе, то есть такой японский ученый, Масахиро Мори, он исследовал реакцию людей на внешний вид роботов и обнаружил, что если робот просто функциональная железяка, то симпатия минимальна, по мере усиления человекоподобия она растет и где-то на точке в 75% достигает максимума, но если робот похож на человека еще больше – на 80 или 90%, то эмпатия резко сменяется антипатией, она уходит даже не в ноль, а в отрицательную величину, по отношению к такому роботу человек испытывает отвращение и страх. Схожим образом люди реагируют на манекены – статуи не вызывают отвращения, а манекены многим противны.
Природа этого феномена пока непонятна, но у него, как мне кажется, много общего с предметом нашего разговора. Проблема в том, что украинцы и беларусы _слишком_ похожи на русских. Они даже с рождения говорят по-русски, случается с ними такое порой. А когда человек выглядит как русский, говорит как русский и по большей части ведет себя как русский, но при этом идентифицирует себя не как русский, а в какой-то момент вдруг поступает не как русский, начинается паника-паника. Из-за чего?
Предполагаю, из-за страха потери идентичности. Ведь если русского от украинца или беларуса отделяет такая тонкая линия, то перестать быть русским – проще простого.
И тут мы снова возвращаемся к Орде и имперской идентичности, которая очень легко все присваивает и тем живет. Комэска Титаренко очень легко присвоить – он сражается в рядах Советской Армии, говорит по-русски, хоть и с акцентом, но приятным, на равной ноге со всеми, любит Украину – ну так многие русские любят Украину, а из национальных черт у него проявляется разве что любовь к музыке. Вано и Ромео присвоить гораздо сложнее, правда? Они хоть и славные парни, но отчетливо «не наши». А Титаренко – наш, и даже может убедительно отвесить в морду в доказательство того, что наш.
А вы помните, какую песню он запевает, распуская хвост перед девушками-летчицами?
Он запевает «Ой, у лузі червона калина».
А вы знаете, что это за песня?
Это, на минуточку, гимн Украинских сечевых стрельцов.
То есть, комэск Титаренко подает вполне понятный сигнал о том, что его так просто не присвоишь. Но этот сигнал прочитывается только по-настоящему «своими» (да, Быков был тоже троллем международного класса). Ну и ордынцы при всей своей паранойе (или благодаря ей?) плохие считыватели сигналов. Поэтому когда украинец сообщает, что не согласен с присваиванием – это всегда ВНЕЗАПНО! – и потому воспринимается как лютое предательство. Ну типа как Мазепа девять лет воевал за Петра, а потом Петр ему сказал «обороняйся от поляков как знаешь», после чего Мазепа ВНЕЗАПНО! его предал. Сволочь такая. Низабудимнипрастим.
Так вот, все эти ламентации – «Да кто вам, украинцам, не давал? Да кто вам, украинцам, запрещал? Да у нас все республики были равны!» - имеют в основе тот самый феномен «зловещей долины»: «давали» и «не запрещали» ровно в тех пределах, которые позволяли либо держать персонажа/автора по ту сторону «зловещей долины», в гетто узконациональной тематики, либо безболезненно его «присвоить». Когда с тем или с другим возникали трудности, получался эль скандаль, как с «Собором», который нельзя было ни в языковом гетто удержать, ни присвоить. Либо ты на условные 75% русский и не больше – и тогда сиди в гетто, занимайся шароварщиной, пиши что-нибудь жалобное шевченковским хореем или что-нибудь историческое. Либо ты русский на все 100% – и тогда усваивайся, переваривайся, вливайся. А если ты болтаешься в «зловещей долине» - то будет с тобой как с Леонидом Киселевым, гениальным русскоязычным киевлянином, чьи стихи так бы и канули с ним, если бы отец (тоже украинец, но «присвояемый», понятный) не вставил их в свою книгу «Девочка и птицелет». И это в лучшем случае.
Вот. Все мысли, какие оформились к настоящему моменту, высказала.
This entry was originally posted at http://morreth.dreamwidth.org/1899740.html. Please comment there using OpenID.