Питер Померанцев (Peter Pomerantsev)
Гениальность системы управляемой демократии / постмодернистской диктатуры была в том, что вместо обычного подавления оппозиции, которое имело место в двадцатом веке, она проникала во все идеологии и движения, эксплуатируя их и доводя до абсурда изнутри.
Где-то на рубеже этого века, в разгар российского нефтяного бума, в расцвет путинской эры, в момент взросления «управляемой демократии» и рождения постмодернистской диктатуры, я очутился в длинном сером кабинете на верхнем этаже Останкино, российского телевизионного центра, тарана кремлевской пропаганды, занимающего площадь в пять футбольных полей. Я только что приехал из Лондона и собирался стать консультантом по редакционной политике, а впоследствии - телепродюсером на стремительно расширяющемся российском телевизионном рынке. В редакции Первого канала в этом кабинете происходил еженедельный мозговой штурм, на котором лучшие умы Москвы создавали шедевры управляемой демократии – фасада свободного общества, проецируемого шоу-бизнесом в то же самое время, когда в реальности это общество с каждым часом становилось все более авторитарным. В кабинете было больше двадцати человек: от загорелых ведущих в белых шелковых рубашках до профессоров политологии с потными бородами и несвежим дыханием и рекламных менеджеров в кроссовках. Женщин не было. Все курили. Дыма было столько, что от него чесалась кожа. Я туда попал по чистой случайности – меня протащил тайком приятель. У меня русская фамилия, так что никто не понял, что я британец, а рот я держал на замке, чтобы меня не выдал акцент.
В конце стола сидел Михаил Леонтьев, самый известный политический телеведущий страны. Он был небольшого роста и быстро говорил своим прокуренным голосом: «Мы все знаем, что никакой реальной политики нет, что больше нет никаких настоящих выборов, но зритель должен думать, что что-то происходит. Народ надо развлекать!»
Леонтьев больше всего известен своими пятиминутками ненависти, которые выходят после каждого выпуска новостей. Для каждой передачи он выбирает одну тему (олигархи, Америка, футбол, Афганистан) и пять минут подряд тараторит: намекает, подмигивает и внушает, но крайне редко утверждает что-то прямо, бесконечно повторяя слова типа «они» и «враг» до тех пор, пока они не отпечатываются в сознании. В 90-х он был либеральным демократом, но теперь, когда ветер переменился, стал автократом-националистом. «Так с чем поиграем? Может, наехать на олигархов?», продолжал Леонтьев. «Кого на этой неделе назначим врагом? Политика должна быть… ну как кино!»....
... В этом прокуренном кабинете я почувствовал, как реальность становится гибкой и податливой, что я сижу в компании Просперо, которые способны проецировать любую действительность на пустыню реального, в которую превратилась постсоветская Россия. А в стране таких размеров, которая живет в семи разных часовых поясах, силой, способной управлять и объединять, способен быть только телевизор.
На протяжении последующего десятилетия телеканалы, транслируемые из Останкино, будут оттачивать искусство смешивания пропаганды с шоу-бизнесом....
Продюсеры и журналисты, которые снимали эти передачи, в частной жизни были сплошь либералами, отпуск проводили в Тоскане и в своих вкусах и взглядах были стопроцентными европейцами. Когда я спрашивал их, как им удается совмещать профессиональную жизнь с личной, они смотрели на меня, как на идиота, и отвечали: «За последние двадцать лет мы пережили коммунизм, в который никто не верил, демократию, дефолт, мафиозную власть и олигархов, и мы поняли что все это – лишь иллюзии, все – просто пиар». «Это все пиар» стало любимым выражением в новой России, а мои московские знакомые исполнились чувства, будто они циничны и просветлены одновременно, как бы поднявшись «над верой». Когда я спрашивал их про диссидентов советской эпохи, боровшихся против коммунизма, мои знакомые презрительно отвергали их как наивных мечтателей, а мою собственную западническую привязанность к таким абстрактным понятиям, как «права человека» и «свобода» - как глупость: «Разве ты не видишь, что ваши правительства ничуть не лучше нашего?» - говорили они мне. Верить во что-то и быть готовым отстаивать свои убеждения в этом мире считалось чуть ли не позорным, а способность надеть любую личину почиталась как доблесть. «Я могу работать с любой властью, с какой скажут», говорил глава НТВ, до этого работавший на демократическом, спонсируемом Конгрессом США «Радио Свобода». Он считал это комплиментом самому себе. Владимир Набоков как-то описывал вид бабочки, которая на раннем этапе развития научилась менять цвет крыльев, чтобы прятаться от хищников. Эти хищники давно вымерли, но она продолжала менять цвет из чистого удовольствия от процесса преображения. Нечто подобное произошло и с российскими элитами: в советские времена они научились симулировать, чтобы выжить. Теперь в постоянной смене окраса уже нет надобности, но они продолжают это делать с каким-то мрачным удовольствием – конформизм, возведенный в эстетический акт.
В этой новой эре поменялись и правила игры. В эпоху смены личин можно было одновременно быть либералом и работать на Кремль: ведь все - лишь игра, все понарошку....
Читать далее: http://www.inosmi.ru/russia/20130619/210197085.html#ixzz2cV0OiPvs